Есть в английском языке слово «кидалт», возникшее от скрещения двух других: kid – ребенок и adult – взрослый. Кидалты – это взрослые дети. Ответственные, приличные дяди, которые, однако, любят заниматься невзрослой ерундой вроде компьютерных игр, машинок и первоапрельских розыгрышей. Мужчины, принципиально не желающие взрослеть и становиться скучными. Не все представители этого славного племени знают, что для них придумано специальное название. Не все они знают, что не одиноки во взрослой вселенной. Многие до сих пор стесняются расстреливать в ванне солдатиков из брызгалки.
Кидалтам приходится нелегко. Носить костюм на работу, боясь, что из-под сорочки просвечивает майка с Cуперменом. Прятать рогатку перед приходом новой знакомой. Ждать, когда останешься один, чтобы надуть пузырь из жвачки... Обходить за сто метров, хотя можно перелезть через забор... Постоянный страх, что тебя рассекретят, навесят ярлык «инфантильный» и исключат из приличного общества. Как признаться родителям, что ты кидалт? Перенесут ли они это? Как будут смотреть в глаза соседям?
Я сам через это прошел. Мне было 23 года, я уже работал и поэтому точно знал, что я не такой, как все. Рядом со мной не было друга, который хлопнул бы по плечу, сказал: «Ты просто кидалт, парень! Это нормально. Прими себя таким! Врубай «Тома и Джерри» на полную!» Решение проблемы пришло с неожиданной стороны – у меня родился ребенок.
Вначале ничто не предвещало облегчения. Первый год я гулял с коляской примерно по тем же местам, где еще недавно играл в прятки, и мечтал, чтобы меня не увидели ребята. Это было так серьезно – ребенок... Отцовство... И так скучно!
Но потом прошел еще год, и ребенок Маша стал проявлять отдаленные признаки гуманоида – ломать вещи и издавать речь. Мне это понравилось. Мне тоже было интересно, что будет, если надеть на голову тарелку с кашей. Мы вместе с Машей смотрели, как каша стекает по стулу и капает на пол, а кошка ее нюхает. Тут я понял, что от такой, казалось бы, бесполезной в хозяйстве вещи, как ребенок, может быть толк. Я не запрещал ей рисовать на обоях и рвать газеты, устраивать потопы в ванной и забрасывать тапочки на шкаф. Я получал страшное удовольствие, что теперь могу делать то, что мне вначале запрещали, а потом я запрещал себе сам. Оказалось, что ребенок – это отличное оправдание для взрослого заниматься той самой ерундой.
Если взрослый пускает в луже кораблик из пачки сигарет, три часа напролет смотрит мультфильмы или залез на дерево – он псих, возможно, буйный. Если все это он проделал в компании ребенка, то он – прекрасный отец. Даже если ребенку было неинтересно.
Но Маше было крайне интересно. Я учил ее счету за игрой в «Монополию». Ей одной на всей площадке разрешалось залезать на самый верх «паутины». Да что там говорить! Я учил ее прыгать по крышам гаражей и поджигать тополиный пух! Она говорила: «Никто из взрослых не смотрит со мной мультфильмы, кроме тебя». Маша, Маша... Честно говоря, я не совсем взрослый... Ты еще слишком мала, чтобы это понять. Когда-нибудь ты поймешь и простишь. Кстати, знаешь, что будет, если положить кусочек льда на раскаленный утюг?
В короткий период времени между моим и ее детством я, можно считать, не жил. Попав случайно (или не очень) в магазин игрушек, я выходил на улицу подавленный. Столько всего успели изобрести, а я уже вырос! Какая досада.
Теперь я скупал конструкторы, машинки и самолеты, наборы для фокусов и прикольные липкие субстанции в баночках – ребенку, все ребенку. Она такая избалованная, каждый день хочет новую игрушку, вы же понимаете... Теперь я мог позволить себе куда больше, чем в детстве. А главное – мне не надо было спрашивать ни у кого разрешения! В детстве родители не очень хорошо относились, когда я строил из кресел и диванных подушек замок или карету. Теперь я развернулся во всю мощь былых детских фантазий, помноженную на высшее техническое образование. Мы не просто построили из двух кресел дом. Туда было проведено освещение. Туда были снесены настоящие съестные припасы и настоящий телефон. Жалко только, что я туда не помещался. С легкой завистью я разрешил Маше переночевать в этом жилище. Мама не вмешивалась: папа играет с дочкой, что может быть прекраснее. А ребенок, естественно, был в восторге.
Правды ради надо сказать, что ребенок был в восторге не всегда. Она никак не могла взять в толк прелесть игры в машинки, а я не понимал, что делать с ее куклами. Логичной для меня игрой было взять и расстрелять всех кукол из пушки, Маша же, наоборот, все время заставляла их пить чай. Так что иногда мы играли каждый в свое в разных углах комнаты.
Жизнь обрела гармонию. Она продолжалась лет десять, а потом произошла катастрофа: Маша выросла. В один прекрасный день я обнаружил, что мой ребенок предпочитает мультфильмам Джонни Деппа, а конструктору – свою страничку на «Фейсбуке» (запрещенная в России экстремистская организация). Игрушки почили в дачных кладовках. Теперь у меня снова нет оправданий для дуракаваляния, и из хорошего отца я снова превратился в инфантильного дядьку. Выход напрашивается сам собой: надо родить еще одного ребенка. Чего и советую всем братьям по несчастью – кидалтам.
Маша о папе
Почтовый ящик, прикрепленный к книжному шкафу в гостиной, где каждое утро находились письма, день непослушания, в который можно было объесться шоколадом и смотреть мультфильмы до потери пульса, консервная банка, из которой прямо в лицо испуганной бабушке выскакивала пищащая пружина, – все это действительно вспоминается как самые радостные мгновения детства.
Тогда я не особо анализировала, чем папа отличается от других взрослых. С ним просто было весело – можно было делать, есть и пить то, чего обычно было нельзя. Теперь я понимаю: мало того, что папа был изобретательным, он еще и всегда общался со мной на равных – честно разрешал мне то, что разрешал себе, и старался поделиться тем, что нравилось ему самому. В ответ на папину готовность разделить мои интересы я стремилась разделить его (по дороге на скалодром мы слушали «Евгения Онегина»). Так, мне кажется, и формируется доверие между детьми и взрослыми.
Сейчас я знаю, что дело не столько в том, какие методы воспитания папа выбирал (я сомневаюсь, что он сильно об этом задумывался), а в его отношении к миру в целом. Наше общение было для него совершенно естественным. Папины спонтанность и легкость на подъем, интерес к новому, способность быстро принимать решения и пренебрегать условностями – все это есть и сегодня, и я ценю это не меньше, чем тогда.
К папе всегда можно обратиться с любой проблемой, тут же получить помощь и не чувствовать себя обязанной или виноватой. К нему всегда можно приехать и просто побыть рядом без лишних объяснений. Папа всегда согласится пойти в кино, даже если фильм начинается через полчаса.
Папа легко поставит под сомнение любое правило, если оно покажется ему бессмысленным и скучным. Это завораживает и в 10 лет, и в 23. Когда твой папа в дорогом костюме лезет через забор, потому что так быстрее, ты и правда чувствуешь какое-то запретное веселье и понимаешь, что мир открыт для тебя. Как будто папа каждый раз чуть раздвигает для тебя границы возможного.
Сейчас мне столько же лет, сколько было папе, когда я только родилась, и мне кажется, что самое важное, что может дать ребенку родитель, – это ощущение эмоциональной безопасности. Оно складывается из вещей, которые в итоге даже важнее кока-колы, сладкой ваты и аквапарков: из умения говорить «да» всегда, когда можешь, терпения, способности в любой момент вспомнить, что ты чувствовал, когда сам был ребенком. Именно привитое в раннем возрасте ощущение, что тебя поймут и примут в любом случае, позволяет потом подросшему человеку доверять себе и окружающему миру.
